Целителя звали Брод в глубокой воде.
Он был Душой, а значит, по природе сама доброта: терпеливый, честный, высоконравственный, умеет сочувствовать – и полон любви. Беспокойство редко посещало Целителя. А уж раздражение – тем более. Однако поскольку Брод в глубокой воде жил внутри человеческого тела, иногда он поневоле раздражался.
Стараясь не обращать внимания на шепоток студентов практикантов в дальнем углу операционной, он плотно сжал губы – выражение, которое плохо сочеталось с обычно улыбчивым лицом.
Даррен, постоянный ассистент, заметил гримасу и похлопал Целителя по плечу.
– Им просто любопытно, – негромко произнес он.
– Внедрение – стандартная процедура. Ничего любопытного или захватывающего. Любая Душа с улицы ее выполнит, если понадобится. Пустая трата учебного времени… не на что тут смотреть. – Брод в глубокой воде с удивлением распознал резкие нотки в своем обычно умиротворенном голосе.
– Они еще ни разу не видели взрослого человека, – напомнил Даррен.
Целитель удивленно приподнял бровь.
– Они что, слепые? Никогда в зеркало не заглядывали?
– Ты знаешь, о чем я: дикого человека. Еще бездушного. Из мятежников.
Брод посмотрел на безвольное тело девушки, ничком лежащее на операционном столе. Он вспомнил состояние, в котором Искатели привезли это бедное разбитое тело в Лечебницу, и жалость наполнила сердце. Сколько же ты натерпелась, детка…
Разумеется, сейчас она в идеальном состоянии – полностью излечена. Брод об этом позаботился.
– Обыкновенное человеческое лицо, – прошептал Целитель Даррену. – У всех Душ такое. А как проснется, станет одной из нас.
– Просто для них это так волнующе.
– Лучше бы проявили хоть каплю уважения. Душа, которую мы сегодня имплантируем, не заслужила, чтобы на предназначенное ей тело глазели. Ей и так несладко придется во время акклиматизации. Несправедливо заставлять ее проходить через это.
Говоря «это», Брод подразумевал отнюдь не любопытствующих студентов. В голосе снова зазвучали резкие нотки.
Даррен ободряюще похлопал Целителя по плечу.
– Все будет хорошо. Искателям нужна информация… При слове «искатели» Брод в глубокой воде смерил
Даррена взглядом, который иначе как свирепым не назовешь. Даррен потрясенно заморгал.
– Извини, – тотчас спохватился Целитель. – Не хотел. Просто я переживаю за эту Душу.
Он посмотрел на криоконтейнер у стола. Ровный, тусклый свет индикатора указывал на то, что резервуар занят и пребывает в режиме заморозки.
– Ее специально выбрали для этого задания, – примирительно заговорил Даррен. – Исключительной отваги Душа. Ее жизни говорят сами за себя. Полагаю, она и сама бы вызвалась, если бы могла выбирать.
– А кто из нас не вызвался бы, когда речь идет о высшем благе? Но сейчас… во благо ли это? Вопрос не в ее готовности, просто у любой, даже самой отважной, Души есть свой предел.
Практиканты также обсуждали замороженную Душу. Брод ясно различал слова; шепот стал громче, голоса звенели от возбуждения.
– Она жила на шести планетах.
– Я слышал, что на семи.
– Говорят, она каждый свой срок меняла вид носителя.
– Как такое может быть?
– Почти всеми побывала: Цветком, Медведем, Пауком…
– И Водорослью, и Летучей мышью…
– И даже драконом!
– Не может быть, чтоб на семи.
– На семи или больше. Начинала еще на Истоке.
– Да ты что?! На самом Истоке?
– Тише, пожалуйста! – вмешался Целитель. – Тех из вас, кто не желает осваивать профессию молча, прошу покинуть помещение.
Все шестеро студентов пристыженно умолкли и чуть расступились.
– Приступим.
Все было готово: соответствующие препараты разложены возле девушки, длинные рыжеватые волосы убраны под операционную шапочку, стройная шея открыта. Девушка медленно дышала, накачанная снотворным. На золотистой загорелой коже не различить и следа недавнего… происшествия.
– Даррен, запускай оттаивание.
Седовласый ассистент уже стоял наготове возле крио контейнера, держа руку на регуляторе. Он щелкнул предохранителем и остановил крутящийся диск. Красный огонек над серебристым цилиндриком замигал все быстрее и быстрее, меняя цвет.

Я знала, что все начнется с конца, а для этих глаз конец означал смерть. Меня предупреждали.
Не «этих» глаз. Моих глаз. Моих. Теперь это я.
Думала я на новом, странном, языке – сбивчивом и бестолковом. Совершенно беспомощном по сравнению со многими предыдущими, и в то же время непостижимым образом текучем и выразительном. Порой даже красивом. Теперь он мой. Мой родной язык.
Следуя инстинкту, я надежно закрепилась в мыслительном центре этого тела, цепко вплелась в каждый вдох, подчинила каждый рефлекс, слилась с другим существом, стала им.
Не «это» тело, мое тело.
Действие лекарства проходило: туман в голове рассеялся. Я сосредоточилась и потянулась к первому – а точнее, последнему – воспоминанию… последние минуты, пережитые этим телом, память о конце. Меня не раз предупреждали о том, что сейчас произойдет. Человеческие эмоции намного сильнее, губительнее, чем чувства любого из моих прошлых видов. Я старалась подготовиться.
Память заработала… Не зря меня предостерегали: к такому подготовиться невозможно.
На меня обрушился ураган красок и звуков. Холод на ее коже, боль в теле – разрывающая, жгущая. Резкий металлический вкус на языке. И еще появилось новое, пятое, чувство, которого я никогда прежде не испытывала: в ее мозгу молекулы воздуха превращались в странные послания, приятные и предупреждающие… Запахи… Они отвлекали, сбивали с толку – меня, но не ее память. Памяти было не до новых запахов. В памяти остался лишь страх.
Страх лишал сил, подгонял непослушные, нескладные конечности вперед и в то же время сковывал. Убегать, спасаться – всё, что оставалось.

Я не справилась.

Чужое воспоминание – пугающее, сильное и ясное – захлестнуло поставленный мной блок, ворвалось, и меня засосал ад последних минут ее жизни. Я была ею, и мы бежали.

Темно. Ничего не вижу. Не вижу пола, не вижу своих вытянутых рук. Бегу вслепую, прислушиваясь к звукам погони, но слышу лишь стук в висках.
Холодно… И больно, хотя это уже не важно. Как же здесь холодно.

Воздух в ее носу казался отталкивающим. Неприятным… Неприятный запах. На миг ощущение дискомфорта выдернуло меня из воспоминания – лишь на миг, а затем снова втянуло внутрь, и глаза наполнились слезами ужаса.

Я пропала, мы пропали. Это конец.
Они уже рядом, дышат в спину. Я слышу их шаги… целая толпа! А я одна. Я не справилась.
Искатели окликают меня. От их голосов сводит живот. Меня сейчас стошнит.
– Все будет хорошо, – лжет одна, пытаясь меня успокоить… Выигрывает время. Слышно, как тяжело она дышит.
– Осторожно, – предупреждает криком второй.
– Не поранься, – умоляет третий. Проникновенный, заботливый голос.

Заботливый!
Кровь ударила в голову, и я чуть не задохнулась от жгучей ненависти.
За все мои жизни я ни разу не испытывала подобных эмоций. Отвращение еще на секунду оторвало меня от воспоминания. Пронзительный, высокий плач ударил по ушам и отозвался в голове. Оцарапал дыхательные пути… В горле защипало.
«Крик, – подсказало мое тело. – Ты кричишь».
Я замерла, пораженная, и звук резко оборвался. Это было не воспоминание.
Мое тело, оно… Она думала! Говорила со мной!
Но тут удивление отступило перед силой воспоминания.

«Нет, нет, нет!» – Это уже моя, и только моя мысль. Я изо всех сил пыталась отделиться от той, предыдущей, но мы слились воедино и со всех ног бежим к нашей гибели.
– Осторожнее! – В криках слышится отчаяние.
Я понимаю, что они не успеют, и мне хочется смеяться, представляя, как их руки хватают воздух в каких то дюймах позади меня. Я бегу быстро, даже не задерживаюсь в конце коридора и с разбега бросаюсь в отверстие.
Пустота проглатывает меня. Ноги тщетно молотят воздух. Руки пытаются найти, за что ухватиться, что нибудь твердое. Холодный воздух бьет в лицо, как смерч.
Звук удара я слышу раньше, чем чувствую… Ветра больше нет…
Зато пришла боль… Боль повсюду… Прекратите.
«Слишком низко», – шепчу я, превозмогая боль. Когда же это закончится? Когда?..

Чернота поглотила мучения, и я благодарно расслабилась, радуясь, что страшное воспоминание наконец то закончилось. Чернота заслонила все, освободив меня. Я глубоко вдохнула, успокаиваясь, – привычка этого тела. Моего тела.
Но затем краски вернулись, и неистовая волна памяти снова накрыла меня.
«Нет!» – запаниковала я, испугавшись холода, боли и самого страха.
Но это было другое воспоминание. Воспоминание внутри другого, последнего – как последний глоток воздуха – и все же, каким то непостижимым образом, ярче и сильнее.
Чернота заслонила все, оставив одно лицо.
Лицо, которое выглядело для меня настолько же чужим, как для этого нового тела – безликие змеевидные щупальца моего прошлого носителя. Лицо, словно на картинках, с помощью которых меня готовили к этому миру. Их было сложно различить, разобраться в крохотных нюансах форм и оттенков – единственных показателях индивидуальности. Все одинаковые, как на подбор: посередине нос, над ним глаза, под ним губы, уши по бокам. Все чувства, кроме осязания, сосредоточены в одном месте. Череп обтянут мышцами и кожей, волосы – на самом верху и на странных щетинистых полосках над глазами. У некоторых мужских особей щетина покрывает и нижнюю челюсть. Цвет варьируется оттенками коричневой гаммы: от бледно кремового до почти черного. Как еще их различишь, если не по цвету?
Это лицо я бы узнала из миллиона.
Я не могла отвести глаз от правильного, золотисто коричневатого прямоугольника с чуть выступающими скулами. Волосы, покрывавшие только верх головы и щетинистые полоски над глазами, были всего на несколько тонов темнее, чем кожа, – если не считать нескольких соломенно желтых прядок. Радужка глаз – чуть темнее волос, но тоже со светлыми крапинками. Крохотные морщинки вокруг глаз; ее воспоминания подсказали, что это следы улыбок и яркого солнечного света.
Я не знала, что здесь принято считать красивым, но вдруг ясно увидела, что передо мной – воплощение красоты. От него невозможно было оторваться. И как только я поняла, лицо исчезло.
«Мое», – пронеслась чужая мысль, которой там было не место. И я снова застыла, пораженная. Здесь должна быть только я. Почему же мысль прозвучала так уверенно, так отчетливо?..
Невозможно. Откуда ей взяться? Теперь это я.
«Мое, – обрушилась я на нее, в каждую букву вложив всю свою властность и силу. – Всё здесь мое».
«Почему же тогда я ей отвечаю?» – спросила я себя, и тут мои размышления прервал звук голосов.

Где то совсем рядом со мной тихие голоса вели приглушенный разговор.
– Боюсь, для нее это слишком, – мягко произнес глубокий мужской голос. – Впрочем, как и для любого. Столько насилия! – В тоне явно прозвучало отвращение.
– Она только раз вскрикнула, – с ноткой ликования ответил более высокий и резкий женский голос, словно подчеркивая, что победа остается за ней.
– Знаю, – согласился мужчина. – Она очень сильная. Другие и с меньшим бы не справились.
– Она справится, я с самого начала говорила.
– Может, вам стоит поменять Призвание, – колко ответил собеседник. «Сарказм», – подсказала память. – Стать Целителем, например, как я?
Женщина издала звук, означающий веселье. Смех.
– Это вряд ли. Нам, Искателям, как то ближе другие диагнозы.
Мое тело знало это слово, это название: «Искатели». По спине побежали мурашки – остаточная реакция. Разумеется, мне то незачем бояться Искателей.
– Я порой гадаю, как вы справляетесь с инфекцией человечности, – все еще раздраженно произнес мужчина. – Насилие – часть вашей жизни. Неужели врожденный темперамент ваших тел настолько силен, что вы получаете удовольствие от всех этих ужасов?
Меня удивил обвинительный тон. Этот разговор был похож… похож на спор. Нечто, знакомое моему телу, но не мне.
Женщина защищалась.
– Мы не выбираем насилие. Мы с ним сталкиваемся по необходимости. Вам, остальным, повезло, что есть ктото, готовый выполнять грязную работу. Мы трудимся ради вашего же спокойствия.
– Когда то трудились. Думаю, скоро ваша профессия исчезнет.
– Взгляните на эту кровать, и вы поймете, что заблуждаетесь.
– Всего лишь человеческая девушка, одна и без оружия! Да уж, страшна угроза!
Женщина с силой выдохнула. Вздох.
– Может быть, вы знаете, откуда она пришла? Откуда взялась в центре Чикаго, давным давно цивилизованного города, в сотнях миль от любого очага сопротивления? Как ей это удалось, одной?
Она задавала вопросы так, словно заучила их наизусть и не ждала ответов.
– Это ваши проблемы, не мои, – сказал мужчина. – Моя задача – помочь этой Душе как можно безболезненнее адаптироваться в новом теле. И вы мне мешаете.
Постепенно настраиваясь, приспосабливаясь к новому миру ощущений, я только сейчас поняла, что речь обо мне. Я та Душа, о которой они говорят. «Душа» – слово, у которого был еще и другой, новый для меня, смысл; слово, так много значившее для моего носителя. На каждой планете мы выбирали себе новое имя. Душа. Полагаю, весьма уместное определение. Невидимая сила, что управляет телом.
– Мои вопросы не менее важны, чем ваши обязанности.
– А вот с этим я бы поспорил.
Послышалось какое то движение, и женский голос внезапно перешел на шепот.
– Когда она будет готова отвечать? Действие снотворного уже, наверное, проходит.

– Она не распознает новое имя, – пробормотал Целитель.
Меня привлекло незнакомое ощущение. Приятная перемена в воздухе с той стороны, где стояла Искательница. «Аромат», – поняла я. Не вяжущийся с этой стерильной, лишенной запахов комнатой. «Духи», – подсказал новый разум. Цветочный, пьянящий запах…
– Вы меня слышите? – спросила Искательница, прерывая мой анализ. – Она очнулась?
– Не спешите, – голос Целителя звучал мягче, чем раньше.
Я не открыла глаза. Не хотела отвлекаться. Разум подсказал мне нужные слова и тон, который выразит все то, что мне хотелось сказать.
– Значит, меня поместили в поврежденное тело, чтобы добыть нужную информацию, – это так, Искательница?
Последовал вздох – удивленно возмущенный – и что то теплое коснулось моей кожи, накрыло руку.
– Разумеется, нет, – заверил мужчина. – Есть вещи, на которые даже Искатели не решатся.
Искательница снова вздохнула. «Зашикала» – поправила меня моя память.
– Тогда почему этот разум работает со сбоями? Молчание.
– Судя по показаниям сканера, все идеально, – сказала наконец Искательница (не убеждая, скорее с вызовом, словно желая поспорить). – Тело полностью излечено.
– От почти удавшейся попытки самоубийства. – Прозвучало натянуто: я все еще злилась. Я не привыкла к гневу. Было сложно его сдерживать.
– Все прошло идеально… Целитель ее перебил.
– Что не так? – спросил он. – Речевая функция явно в норме.
– Память. Я пыталась найти сведения, которые нужны Искательнице.
Ни звука. Но что то изменилось. Атмосфера, так накалившаяся после моих обвинений, разрядилась. Мне стало интересно, как я это определила. Странным образом помимо пяти чувств я обладала еще одним, скрытым, не до конца освоенным. Интуиция? Это было почти правильное слово. Как будто пяти чувств недостаточно.
Искательница прокашлялась, но заговорил Целитель.
– Э э, – сказал он. – Пусть вас не беспокоят частичные, э э… сложности с памятью. Не то чтобы мы ожидали именно этого, но, учитывая обстоятельства, ничего удивительного.
– Не понимаю, о чем вы.
– Носитель входила в число мятежников. – В голосе Искательницы послышалось возбуждение. – Люди, которые знают, что их ждет после внедрения, труднее подчиняются. Ваш реципиент все еще пытается сопротивляться.
Они замолчали, ожидая ответа. Сопротивление? Носитель блокирует мне доступ? Внезапно нахлынула горячая волна гнева.
– Вплетение прошло успешно? – Мой голос исказился, проходя сквозь сжатые зубы.
– Да, – произнес Целитель. – Все восемьсот двадцать семь щупиков надежно закреплены в ключевых местах.
Столько соединений не было задействовано ни в одном из моих предыдущих носителей; всего сто восемьдесят один щупик остался свободен. Может быть, именно из за количества вплетений так сильны новые эмоции.
Я решила открыть глаза. Нужно было перепроверить слова Целителя, убедиться, что остальная часть меня работает.
Свет. Яркий, режущий. Я снова закрыла глаза. Последний свет, который мне довелось видеть, проникал сквозь толщу океана. Но эти глаза видели свет и поярче, так что вполне справлялись. Я чуть чуть их приоткрыла, так, чтобы щелку прикрывали ресницы.
– Погасить свет?
– Нет, Целитель. Глаза привыкнут.
– Очень хорошо. – Он явно одобрял, что я так быстро обживаю новое тело.
Оба терпеливо ждали, пока я открою глаза. Мой разум опознал среднего размера палату в медицинском учреждении. Больница. Панели потолка белые с черными вкраплениями. Время от времени через определенный интервал панели сменялись прямоугольными лампами. Стены светло зеленые – успокаивающий цвет, но еще и цвет болезни. Неудачный выбор, на мой свежеобретен ный взгляд.

Слишком темно для такой жары или слишком жарко для такой темноты. Одно из двух явно лишнее.
Я сижу в темноте, скрючившись под жидким пустынным кустарником, истекаю потом. Вот уже четверть часа, как машина выехала из гаража. Свет не горит. Дверь во двор приоткрыта на пару дюймов: включен испарительный охладитель. Я представляю себе, как влажный, прохладный воздух дует сквозь сетку. Мечтаю об этой прохладе.
Урчит живот, и я напрягаю мышцы пресса, чтобы его унять. Здесь так тихо, что слышен каждый шорох. Ужасно хочется есть.
Но другая потребность сильнее – еще один голодный рот ждет меня там, далеко, надежно укрытый во мраке пещеры, которая стала нашим временным домом. Тесное, покрытое вулканической породой место. Что с ним станет, если я не вернусь? Вся тяжесть материнской ответственности – но ни опыта, ни знаний. Чувство полной беспомощности. Джейми голоден.
Других домов рядом нет. Я слежу за домом с тех пор, как на небе жарко сияет белое солнце… Кажется, собаки у них тоже нет.
Я чуть разгибаюсь – икроножные мышцы протестующе воют, – но лишь до пояса, стараясь слиться с кустом. На краю оврага мягкий песок, тусклая дорожка в свете звезд. Машин не слышно.
Как только эти монстры вернутся, тут же все поймут. А выглядят как приятная пара чуть за пятьдесят. Они сразу догадаются, кто я, и начнется охота. Нужно успеть скрыться. Я очень надеюсь, что они весь вечер проведут в городе. Сегодня пятница, кажется. Они так ловко перенимают наши привычки – разницу трудно заметить. Наверное, поэтому им и удалось победить.
Дворовая ограда по пояс высотой. Я легко, беззвучно перепрыгиваю.
Во дворе гравий, приходится идти осторожно, чтобы под ногами не шуршало. Я добираюсь до плитки над фундаментом.
Ставни открыты. Даже в неярком свете звезд видно, что в комнатах нет движения. Пара живет просто, и я им за это признательна. Все видно как на ладони. Правда, и мне укрыться негде, ну да все равно прятаться уже поздновато.
Сначала открываю дверь с проволочной сеткой, за ней – стеклянную. Двери беззвучно распахиваются. Осторожно ступаю по плитке – привычка. В доме никого.
Прохладный воздух, словно райская благодать.
Кухня слева. Поблескивают гранитные поверхности.
Снимаю с плеча холщовый мешок и первым делом заглядываю в холодильник: открываю дверцу, загорается свет, и я на миг пугаюсь, но тут же нахожу кнопку и зажимаю ее большим пальцем ноги. Свет ослепляет меня. Нет времени ждать, пока привыкнут глаза, я действую на ощупь.
Молоко, сырная нарезка, остатки еды в пластиковой миске. Хорошо бы курица с рисом; я видела, как он готовит ужин. Это нам на сегодня.
Сок, пакет с яблоками. Морковь. Вполне доживет до утра. Я торопливо перехожу к кладовке. Нам нужны продукты, которые будут храниться долго.
Пока я собираю все, что смогу унести, зрение возвращается. М м м, шоколадное печенье. Я просто умираю от желания открыть пачку прямо сейчас, но сжимаю зубы и приказываю животу замолчать.
Мешок заполняется слишком быстро. Этого хватит на неделю, не больше, даже если есть совсем по чуть чуть. А я не в настроении есть по чуть чуть; хочется объесться. Рассовываю по карманам батончики из хлопьев.
Чуть не забыла. Я перехожу к раковине и наполняю флягу. Потом опускаю голову и пью прямо из под крана. Вода смешно булькает в пустом желудке.
Теперь, закончив, я начинаю паниковать. Хочется поскорее отсюда выбраться.
Где цивилизация, там смерть.
По пути к выходу я смотрю под ноги, чтобы не упасть с тяжелым мешком, и потому замечаю темный силуэт у входа, лишь когда моя рука уже на двери.
Раздается сдавленное ругательство, и в то же мгновение у меня изо рта вырывается дурацкий испуганный визг.
Я разворачиваюсь и бегу к входной двери, надеясь, что она не закрыта или хотя бы открывается изнутри.
Я не успеваю сделать и двух шагов, как грубые, сильные руки хватают меня за плечи и дергают обратно. Слишком большие и сильные для женских. Низкий голос подтверждает мою правоту.
– Один звук – и ты мертва, – хрипло угрожает он. Потрясенная, я чувствую, как в шею вдавливается что то тонкое и острое.
Странно. Мне не должны были давать выбора. Кто этот монстр? Никогда не слышала, чтобы они нарушали правила. Я даю единственный верный ответ.
– Режь, – цежу я сквозь зубы. – Давай. Не хочу стать грязным паразитом!
Я ждала, сердце щемило. Каждый его удар отдавался именем: Джейми, Джейми, Джейми. Что же теперь с тобой будет?